(no subject)
Jun. 8th, 2007 12:18 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
xomЕй было наверное за пятьдесят и ее звали Лиля с ударением на музыкальную ля.
Лиля родилась не в то время и не туда. Ей нужно было быть маленьким шустрым туземцем с кольцом в носу, ходить на охоту, жить в хижине, любовно сплетенной из прутьев и покрытой широкими папоротниковыми вайями, по-сорочьи стаскивать туда свою живую блестящую добычу, а потом вечерами хвастаться ею перед другими такими же с кольцами в носу.
Вместо этого она жила в крошечной двухкомнатной квартире в небольшом мутном городке на севере Израиля и хромала на обе ноги. Эти мелкие неприятности, однако, никак не могли отбить у Лили ни охотничьего инстинкта ни первозданной склонности к жульничеству.
- Ты пришла в десять, - говорила она мне с детской непосредственностью, - но я заплачу тебе с половины одиннадцатого.
Мне даже не приходило в голову возражать и спорить. А с чем тут можно спорить?
Лиля была моей первой гражданской работой после демобилизации из израильского киббуца. Денег не было, надо было что-то делать, жара обволакивала тело горячим густым супом и тоской. Я должна была водить Лилю в магазин и по делам. Сама она ходить не могла, поэтому повисала на мне всей своей маленькой крепкой тяжестью, волочила ноги и впивалась растопыренными пальцами в мой локоть.
- Тебе сколько лет, двенадцать? - спросила Лиля, когда увидела меня в первый раз.
Мне было девятнадцать. Платила она мне какие-то стыдные копейки, меньше официального минимума, но обжулить пыталась все равно, для порядку. Часто просила что-нибудь сделать уже после оплаты, путалась с деньгами, считала монетки.
По делам мы ехали с шиком на такси. Таксист вызывался с помощью громкого крика через всю улицу, потом происходила долгая, шумная и суетливая погрузка и мы отчаливали, чтобы через секунду пришвартоваться возле супермаркета.
Cупермаркет, нет, простите, СУПЕРМАРКЕТ был средоточием жизни, вoплощением счастья, изобилия и разноцветности мира. Внутри Лилю охватывал охотничий транс. Глаза ее вылезали из орбит, пальцы растопыривались еще сильнее, чем раньше, и она начинала хватать все подряд, мелко облизывая языком пересыхающие губы. Шесть бутылок жидкости для мытья унитазов, восемь кусков мыла, три пачки сахара, две пачки мюслей, пять банок сока.
Куда она потом девала свои трофеи я не знаю. Размеры ее квартиры не предполагали никаких возможностей к хранению. Может быть она зарывала сокровища в землю в садике перед домом?
Мной Лиля гордилась, как гордятся ученой обезьянкой в красных штанишках и соломенной шляпе.
- Это Ана*, - по-хозяски рассказывала она случайно встреченным на улице знакомым. - она у меня работает. Она вообще не говорит на иврите. Вообще!
- Да что ты?! - вежливо ахали знакомые, - а как же ты ей обьясняешь, что надо делать?
- А вот так, - совсем уж гордилась Лиля, - я ей говорю и МЕНЯ она понимает. Представь себе.
От Лили я всегда уходила ошарашенная и выпотрошенная, как бульонная курица. Она же, наоборот, светилась и счастливо подрагивала всем телом.
Ни у кого больше, кажется, я не встречала такой безмерной, фантастической жадности к жизни во всех доступных проявлениях, как у Лили. Интересно где она сейчас? И где сейчас я?
*Израильтяне не могут произнести "Aня". Они говорят либо "Aна" либо "Aнья", причем разницы между "Aня" и "Aнья" они вообще не слышат.
Лиля родилась не в то время и не туда. Ей нужно было быть маленьким шустрым туземцем с кольцом в носу, ходить на охоту, жить в хижине, любовно сплетенной из прутьев и покрытой широкими папоротниковыми вайями, по-сорочьи стаскивать туда свою живую блестящую добычу, а потом вечерами хвастаться ею перед другими такими же с кольцами в носу.
Вместо этого она жила в крошечной двухкомнатной квартире в небольшом мутном городке на севере Израиля и хромала на обе ноги. Эти мелкие неприятности, однако, никак не могли отбить у Лили ни охотничьего инстинкта ни первозданной склонности к жульничеству.
- Ты пришла в десять, - говорила она мне с детской непосредственностью, - но я заплачу тебе с половины одиннадцатого.
Мне даже не приходило в голову возражать и спорить. А с чем тут можно спорить?
Лиля была моей первой гражданской работой после демобилизации из израильского киббуца. Денег не было, надо было что-то делать, жара обволакивала тело горячим густым супом и тоской. Я должна была водить Лилю в магазин и по делам. Сама она ходить не могла, поэтому повисала на мне всей своей маленькой крепкой тяжестью, волочила ноги и впивалась растопыренными пальцами в мой локоть.
- Тебе сколько лет, двенадцать? - спросила Лиля, когда увидела меня в первый раз.
Мне было девятнадцать. Платила она мне какие-то стыдные копейки, меньше официального минимума, но обжулить пыталась все равно, для порядку. Часто просила что-нибудь сделать уже после оплаты, путалась с деньгами, считала монетки.
По делам мы ехали с шиком на такси. Таксист вызывался с помощью громкого крика через всю улицу, потом происходила долгая, шумная и суетливая погрузка и мы отчаливали, чтобы через секунду пришвартоваться возле супермаркета.
Cупермаркет, нет, простите, СУПЕРМАРКЕТ был средоточием жизни, вoплощением счастья, изобилия и разноцветности мира. Внутри Лилю охватывал охотничий транс. Глаза ее вылезали из орбит, пальцы растопыривались еще сильнее, чем раньше, и она начинала хватать все подряд, мелко облизывая языком пересыхающие губы. Шесть бутылок жидкости для мытья унитазов, восемь кусков мыла, три пачки сахара, две пачки мюслей, пять банок сока.
Куда она потом девала свои трофеи я не знаю. Размеры ее квартиры не предполагали никаких возможностей к хранению. Может быть она зарывала сокровища в землю в садике перед домом?
Мной Лиля гордилась, как гордятся ученой обезьянкой в красных штанишках и соломенной шляпе.
- Это Ана*, - по-хозяски рассказывала она случайно встреченным на улице знакомым. - она у меня работает. Она вообще не говорит на иврите. Вообще!
- Да что ты?! - вежливо ахали знакомые, - а как же ты ей обьясняешь, что надо делать?
- А вот так, - совсем уж гордилась Лиля, - я ей говорю и МЕНЯ она понимает. Представь себе.
От Лили я всегда уходила ошарашенная и выпотрошенная, как бульонная курица. Она же, наоборот, светилась и счастливо подрагивала всем телом.
Ни у кого больше, кажется, я не встречала такой безмерной, фантастической жадности к жизни во всех доступных проявлениях, как у Лили. Интересно где она сейчас? И где сейчас я?
*Израильтяне не могут произнести "Aня". Они говорят либо "Aна" либо "Aнья", причем разницы между "Aня" и "Aнья" они вообще не слышат.
